К причалу мы подъехали за минуту до отправки на острова единственного кораблика. Причал был нелепый, обломки бетона, втоптанные в сухую глину, да железный понтон, углом опирающийся на кусок бетонной плиты, а потому кривой во всех плоскостях. Поняв, что наш круиз отдан на откуп частнику, мы подкараулили первую из подошедших лодчонок и настроились на торг за места.
— На острова отвезёте? — только и успел спросить я у пришвартовавшегося лодочника, но вовремя оглянулся и осёкся.
Сбоку на кособокий настил выскочила женщина и я всерьёз испугался, что она поскользнётся или упадёт в воду, не успев затормозить. Женщине была «в форме», то есть в некой стервозной стройности и активности. Эта неприятная черта уже въелась в лицо и в уверенные, но раздражающие движения. Может быть, я и в самом деле влез без оглядки на очередь, и тогда справедливость была на её стороне, а может быть только в её голове сложилась картина несправедливости, но, как бы то ни было, я посторонился и дал дорогу. Лодочник, так и не ответивший мне, скучно взглянул на вновь явившегося клиента. Затем отвернулся и начал перебирать тряпки и канистры.
— На Залит сколько стоит? – спросила дамочка, не дождавшись внимания, но уже прицеливаясь спуститься в «казанку».
Лодчонку заметно покачивало на волнах, вода между бортом и причалом плюхала и взбрызгивалась и женщина не решилась переступить в неё. Хозяин судёнышка всё что-то перебирал и перекладывал, не предлагая посадки.
— Я на Залит не еду, — равнодушно ответил он и наконец-то бросил взгляд на женщину.
Та поджала губы, но не ответила и мешкать не стала. Мелко ступая, она убежала вверх, на поиски других вариантов. Я на всякий случай оглянулся. Супруга повторила моё движение. Люди, брошенные катером в суету рыночных отношений, топтались вдоль дороги, но на наше судно не претендовали.
— Так отвезёте? Нам всё равно, куда, — сказал я, продолжая начатый диалог — До Верхнего возьмёте?
— Поехали, — ответил хозяин, не меняя тона.
— А почём? – вмешалась супруга.
— Сто с человека, — ответил мужик, подтягивая фал и выравнивая лодку.
Не задавая больше вопросов, мы спустились за борт и начали устраиваться, стараясь не задеть промасленного тряпья. Не успели мы усесться, как на пристань подоспела ещё одна пассажирка. Она казалась примерно наших лет, но наряженная «под церковь», и, поэтому, выглядящая чуть старше. Лодочник кивком ответил на её немой вопрос, и она ловко спрыгнула к нам.
— Фу, — облегчённо выдохнула она и приветливо улыбнулась, — Можно я с вами до Залита?
— Можно, почему нельзя, — ответил хозяин в той же ровной и безучастной интонации.
— А вы куда? – спросила она нас.
— На Верхний, — ответил я.
— Зачем, — спросила она и удивилась.
— Говорят, там красиво.
— Да вы что? На Залите сейчас служба будет. Там Святой Николай. Могилка, — поправилась она. — И у княгини Ольги сегодня день рождения, — наша спутница вполне серьёзно обеспокоилась, — Я эту поездку столько лет ждала. Мы же на Залит? — переспросила она у хозяина лодки.
— На Залит конечно надо, — сказал он нам, упуская её вопрос.
— Ещё когда Николай жив был, хотела к нему попасть, — начала убеждать нас спутница. — То одно, то другое. Вот дождалась — помер. А вы на Верхний! – снова возмутилась она с каким-то болезненным и тревожным беспокойством за нас.
— Да нам всё равно, куда, — ответил я растерянно.
— Тогда мы все на Залит, — успокоившись сообщила она лодочнику. Потом добавила что-то ещё, но мотор зарычал и я перестал слышать содержание её слов.
Звук мотора сначала был не громким, глушился стенами камышового пролива, но на просторе зазвенел и разделил нашу группу надвое. Мы с мужичком оказались спереди, у мутного стекла с трещиной, а голоса женщин срывались с кормы, путаясь с ветром. Лишь иногда они попадали на слух, в те секунды, когда судёнышко подпрыгивало над волной, оставляя только звуки воздуха, воды и сухой рык слабенького мотора.
— Вот видишь, Бог лодку дал, — сказал мне мужик. Он произнёс это так, словно мы знакомы с детства, но меня на какое-то время унесла «нелёгкая», а теперь вернула, и пора ввести меня в курс новостей.
Мужик был из тех обычных, которые жили в Советском Союзе в каждой деревне. Он был сухой, по шею загорелый, с облупленным носом и морщинистой шеей, покрытой густой порослью сзади. Его кадык гулял вверх и вниз на каждом слове, а рот открывался громко и широко. На голове у лодочника была вполне современная панама, когда-то бывшая в цвете хаки, но взявшая на себя слишком много солнца, и теперь вылинявшая.
Продолжение следует…